Это задание позволило мне вспомнить об одном из моих старых рассказов и написать к нему некоторого рода авторскую ремарку.
Это иносказательная сказка, повествующая обо всём и ни о чём, поэтому не стоит воспринимать это всеьёз. И вообще не стоит это воспринимать.
Тому, кто знает название и автора картины, вставленной в запись, +10 к карме.
Глупец.
«Идею запретить нельзя. Идея живет, и будет жить вечно».
(Пауль Йозеф Геббельс).
Это могло бы быть прологом к чему-то грандиозному. Это могло бы взлететь в воздух, размозжив рёбра и до крови порезав пальцы. Оно могло бы дышать и плавиться, и петь до хрипа. Оно могло бы разжиться, оно могло бы рассказать так, чтобы, раздобрившись к самой старости, изливать из себя только, что глупость зачитанных, заученных чужими пальцами фраз. Оно могло бы к тридцати научиться складывать пальцы в слова и дальше. Но нет.
Оно будет всего лишь историей, всего лишь порождением одинокого разума. И оно переживёт самое себя, станет апогеем книжных полок и нерастраченной памяти.
Оно будет историей. И оно будет жить. Долго и бесполезно, бессмысленно, сжимая гнилые осенние листья в холодных костлявых руках. Да, оно будет жить. Так, как вам и не снилось. Так, как вам и не может присниться.
А ведь история жива, пока жива ненависть к ней …
***
Приходит осень, и мы учимся умирать …
Действительно, не у кого боле почерпнуть такого мрачного и тяжёлого, доведённого до самой прекрасной (что порой так вызывает ужас) ипостаси. Это смерть до ничтожного, и она тянется вечность, начинается с детства, если в бренном плане не заложены заранее боязнь смерти и вместе с тем скоропостижное и медлительное увядание. Это роза, теряющая лепестки свои не в один день, но сбрасывающая их постепенно на глазах пытливого учёного, а вместе с тем травящая каждый из них гнилым и гибельным ядом. И разве можно смотреть на такую розу, на этот апогей самоуничтожения, не испытывая при том отвращения, скручивающего душу?! И когда прекрасна она, цветок, наперекор другим цветкам? В момент рождения из бутона, пока не излила ещё на себя самое своего яду.
***
Я знавал одного юношу. Он каждый день прыгал вниз с обрыва. Он знал о лестницах, но он всегда прыгал с обрыва. У людей в его стране было много дел: они ходили на форумы и пашни, они ездили в город, а он всегда прыгал с обрыва.
И когда его спросили: «Зачем ты так делаешь?» он ответил: «Там внизу такое прекрасное утро!».
И каждый раз, когда они вылавливали в реке его переломанные кости, он смеялся. У него была сквозная дыра в рёбрах ниже сердца, он смеялся.
Они крестили его дураком, они избегали его. Они прятали своих дочерей, они запирали замки. Но ему не беда. Он с рассветом выпивал стакан кислоты и бежал, как мальчишка, бежал, чтобы спрыгнуть с обрыва.
Они говорили ему о деньгах, он говорил им о ветре. Они не хотели слушать его, а он прыгал с обрыва. Они пели по вечерам, они ходили в церковь, а он прыгал с обрыва.
***
И однажды в их город приехал мудрец, познавший седую старость. Он встретил того юношу и спросил его:
— Так зачем, коли ты не птица, и не дано тебе крыльев, так зачем ты каждый раз прыгаешь вниз с обрыва?! Неужели не можешь смириться ты да ползти смирно?! Ты глупец, коль не видишь, что не дано тебе крыльев!
— Сокрывая рога, оставляют копыта, — ответил юноша и пошёл прочь, пошёл в сторону леса.
И сквозила кровавая рана, сквозила песней.
***
И он повстречал деву со златыми кудрями, что сбирала в корзину свою виноградные лозы.
— Как зовут тебя, путник? – спросила юная дева.
— Моё имя сокрыто. Но ты поищи в винограде.
Рассмеялась она и сказала:
— Какой же забавный ты, путник.
— Я сказал тебе самые грустные, грустные вещи.
И ушёл он, и кровь превращалась в прозрачные слёзы. Вином становилась лоза винограда.
***
Дорога длилась выше и выше. Дорога уходила вглубь леса и достигла, наконец, большого города, что стоит на горе. И там юноша повстречал бедняка. Тот стоял, вытянув руки, сложив губы в молитве, тщательно заученной и потому потерявшей в его устах всякий воздух и смысл.
— Подайте, подайте увечному на жизнь монетой! – сказал бедняк, не поднимая глаз.
— Я могу подарить тебе, — отвечал юноша, вытянувшись прямо, — я могу подарить тебе небо и горы, и предзакатное солнце, и высокую луну. Если ты захочешь этого, если изнутри твоё преодолеет твоё изнаружи, я могу научить тебя сокращать любые расстояния и перемалывать время. Только если ты поднимешь голову. Но я никогда, никогда не дам тебе монеты. Ибо она поглотит тебя, пожрёт тебя до самого основания, и ты станешь таким, как их тени. Будь свободен, пока есть свобода, и пока ты ещё не гниёшь.
— К чему мне свобода твоя, если в ней не пекут тёплый хлеб и не подают кружку доброго эля?! – рассердился бедняк, — Я вижу, что ты юродив, коли ценишь подорожную рвань перед сносным костюмом! Так проходи же прочь и не мешай мне заработать на пристойную жизнь!
— Тебе бы стоило сходить в баню, бедняк, чтобы смыть с себя этот теневой, поросший полынью мир! – так сказал юноша, уходя прочь, прочь, и только ветер клонил сливовые ветви ближе к земле.
***
А потом он повстречал богача. И был богач этот пышно одет и важен. И все склоняли головы, проходя мимо него.
— Что же не кланяешься мне ты? – спросил богач юношу, когда тот проходил мимо, — Разве не видишь ты, как я почитаем, как известен и богат?
— Я вижу, что ты не богат, но беден. Я вижу, что снедает душу твою, что точит твоё тело. Я чувствую, как точимо чрево твоё, как искажается плоть твоя, как то, что называешь ты сладостью, счастьем и дарами, постепенно убивает тебя. Так, откажись от всего этого! Отбрось в сторону чашу отравленного вина! Узри солнце!
— Что такое говоришь ты? – засмеялся богач, — Неужели выпил ты сегодня слишком много дешёвого вина? К чему призываешь ты меня? К жизни беспамятного паломника?
— Я ни к чему не призываю тебя, — говорил юноша, — Я говорю тебе: берегись. Иначе будет оплакивать тебя стеклянная женщина с порождениями плоти!
***
И так он прыгал с обрыва, а они не давали ему шанса. Они собирали его кости вновь и вновь, они заливали расплавленной сталью его вены. И одним днём он спросил себя:
— Зачем я делаю это? Зачем я прыгаю с обрыва? Зачем я не слушаю этих людей? Ведь так просты, так понятны, так первоприродны их песни!
***
Что за глупый, глупый, глупый, глупый глупец!