Мне было лет 8, не больше, когда мои родители погибли, не пережив страшную чуму, бушевавшую тогда на улицах нашего ничем не привлекательного городка, расположенного на краю захудалой империи. Родственники, которые у меня были, отказались брать лишний рот в свои семьи, так что росла я словно трава в поле: предоставленная сама себе, вольная и дикая. Уже к восьми годам я мастерски умела срезать кошельки у зазевавшихся граждан, обчищать карманы, а годам к 15, я уже лазила по домам, выискивая ценности и сбывая их потом на черный рынок с помощью одного деда — бывшего флибустьера. Дед вошел в мое положение, порой, если с деньгами у меня становилось совсем худо — давал в долг, а назад я ему возвращала безо всяких процентов. Этот же дедок помог мне обосноваться подальше от города, чтобы не привлекать лишнего внимания блюстителей закона, которыми этот проклятый город просто кишил. Стражи как тараканы ползали по каждой улочке города, отлавливая воришек: кого-то вешали, кого-то просто бросали гнить в камеры, и я эти традиции, столь любимые честными горожанами, прекрасно знала. ворам — почета нет, но если действовать очень аккуратно, при этом иметь еще щепотку везения, то годам так к двадцати можно заработать себе на безбедное существование, но такого шанса мне не выпало, слишком беден был наш городок, а горожане предпочитали деньги хранить не в носках, а в сейфах, надежнее, как ни крути.
— Эля, ты мне задолжала уже три золотых! — ворчал дед себе под нос, рассматривая изящное золотое кольцо с мелким камушком, которое я вытащила из кармана какого-то прохожего, видно, парень хотел девушке предложение сделать.
— Да помню я, дед Вир, дай мне время, я все верну, — я сидела напротив деда в его лавке, где бывший флибустьер очень успешно занимался спекуляцией.
— Экую ты штуку мне приволокла…
— Что там? — я аж привстала от любопытства.
— Подделка, что! Чистой воды. Вот, смотри, — дед потер кольцо какой-то тряпкой, смоченной вонючей жидкостью. Кольцо тут же показало свой истинный вид, оказавшись простой железякой со стеклышком.
— Не везет, — вздохнула я.
— Ладно, иди с богом.
— Дед Вир..
— Ну, чего тебе?
— А можно у тебя еще взять.. На кусок хлеба?
Дед замялся. Сидит, старый пень, смотрит на меня из-под кустистых бровей, видно, что жалко ему денег, но половина его товара была раздобыта не без моей помощи.
— Ладно! Держи десять серебряников. Вот, раз, два, — спекулянт старательно считал каждую монетку, — нет, девять держи. Краюха хлеба, а вода в озерах есть. Родники, на худой конец.
— Спасибо.
Взяв монетки, я помчалась на базар, к полной бабе-пекарке, у которой всегда покупала хлеб себе. Хлеб у нее был недорогой, но вкусный, а еще и сама бабешка была женщиной честной, никогда не обманывала своих клиентов, благодаря чему неплохо разжилась, народ ценил ее честность и верность идеалам.
— А можно мне вон ту буханку? Сколько она?
— Десять серебром, — улыбнулась женщина.
— А вон та?
— Девять.
— Вот мне ее можно?
— Да на здоровье! — женщина улыбнулась снова, взяла еще теплую краюху и протянула ее мне.
Поблагодарив пекарку, я отдала ей деньги и вгрызлась в теплый хлеб. Мне казалось, что ничего вкуснее этой ржаной лепехи я в жизни не ела, даже на душе сделалось как-то тепло.
Солнце катилось за горизонт, щекоча своими теплыми лучиками мне лицо, я сидела на соломе, где-то на краю города, доедала свою лепешку и перебирала в руках украденные монетки.
— Двадцать серебром и три медных в довесок! Вот это я понимаю, на два дня хватит точно. Эх, но мало, мало, побольше бы…
— Ах, какая милашка! — из-за угла выполз толстый лысый змей, которого я как-то пыталась ограбить, но он заметил меня. Это было давно, вряд ли он меня помнит, — Денег мало?
— На жизнь хватает, — улыбнулась я, а в голове уже продумывала план отступления.
— А хочешь заработать? Всего одна ночь, а денег — вдвое больше, чем у тебя в руках.
Мое лицо побелело от злости.
— Я свое тело не продаю. Всего хорошего, — я встала и уже собиралась уйти, но этот гад вцепился в мою руку, а потом заломил ее за спину аж до хруста.
— Ну, если не хочешь продать, тогда я его.. Украду. Ведь ты же это так умело делаешь, горожане даже не подозревают, — все-таки мой прокол помнили и сегодня.
Я хотела вырваться, но мне дали под дых так сильно, что легкие сами выплюнули воздух, в глазах потемнело, а ноги подкосились. Биться было бесполезно, он был гораздо сильнее и больше меня, тогда я проявила чудеса ловкости, врезала похотливому нахалу в пах и, пока тот корчился от боли, скрылась в узких переулках. Пока я бежала, я поклялась себе, что проучу этого мерзавца раз и навсегда.
Собственно, что я и сделала. На следующую ночь, когда в нашем грязном городке спали все, я пошла на грабеж.
Жил этот, как выяснилось позже, барин, иначе я его назвать не могу, в самом центре города, аккурат рядом с лавкой деда. Дом его был огромен, один из самых больших в городе. Три этажа, огромное количество комнат, сад с фонтанами, которые приятно журчали и не давали стражам услышать мои шаги. Я практически скребла животом по земле и ползла как можно тише, чтобы никто не мог даже и подумать о том, что в сад прокрался вор. Я доползла до открытого окна, ведущего в кухню: растяпа-кухарка забыла его закрыть на ночь. Да и зачем? Летние ночи необычайно теплые, а чтобы кто-то полез в особняк этого многоуважаемого человека, конечно же, никто и не подумал, ведь столько стражи в саду! Словно змея я ввалилась в кухню, случайно разбив горшок с геранью, стоящий на окне.
— Чертов старый пес, опять что-то разбил. А ну иди сюда, образина! — послышался голос того самого похотливого червя.
Старый пес, который, как оказалось, спал под столом, послушно встал, и, не замечая меня, удалился вон за хозяином. Я долго еще сидела под подоконником, прикрываясь шторой: ждала, когда силуэты растают во тьме, а шаги стихнут. Все ценности — в сейфе, — это мне уж известно наверняка. Пошастав по дому, где пахло свежим хлебом и парным молоком, я напоролась на рабочий кабинет. Массивный дубовый стол, куча стеллажей с книгами, какими-то древними, рассыпающимися от старости фолиантами.. Но книги меня интересовали куда меньше, чем деньги. Хотя одну книжку я прихватила, не разглядела в темноте, что это была за книга. Хоть меня и вырастил ветер, но грамотности меня обучили. Обучил тот самый дед Вир, которому я буду благодарна всю свою жизнь. Много чего хорошего мне он сделал, хотя флибустьер и был скупым старпером, я его очень уважала и даже как-то любила, словно это был мой отец. Осторожно вытянув ящик из стола, я заметила толстенький кошелек, туго набитый.. О, боги, золотом! Я даже ахнула, когда туда заглянула. Но тут послышалось тихое рычание. Старый пес все-таки понял, что я здесь далеко не с благими намерениями.
— Тс-с-с, не губи меня, пожалуйста, — ласково прошептала я собаке.
Пес затих, сел в дверном проеме и вопросительно посмотрел на меня.
— Ну, нет у меня ничего вкусного, уж прости.
Собака встала, подошла ко мне, капая слюной на чистый пол, понюхала мне руку, но что-то старому псу во мне не понравилось, он зарычал, гавкнул, а потом и вовсе залился лаем.
Всё, пропала. На лай собаки тут же сбежали сонные охранники, перекрыв окончательно мне выход из комнаты.
— А ну стоять на месте!
Я развернулась и посмотрела на окно. А что, собственно, первый этаж, почему бы и не использовать этот вариант отступления? Я хотела открыть окно, но его заклинило, тогда я просто вышибла ногой замечательный витраж, разбив его на тысячи осколков, половина из которых решили мне отомстить, впившись в ногу. Выпрыгнув во двор, я увидела коня, удивленно смотрящего на меня. Долго думать не пришлось, схватив лошадку за гриву, я запрыгнула к нему на спину и скрылась на глазах изумленной публики.
На следующее утро, проснувшись на своей гнилой перине, первым делом я кинулась пересчитывать добычу.
— Ну, Эля, твоих ведь рук дело? — спросил меня дед, внезапно вломившийся в мой дом.
— Какое дело?
— Да полно, вон у тебя и Снежок пасется, а тут ты деньжата считаешь. Позволь мне забрать три золотых?
— Да бери, дед Вир, спасибо, что одолжил тогда.
— Не за что, Эль. Ты хоть знаешь, что за коня свистнула? — старый флибустьер сощурился.
— Нет, а что с ним не так? Конь как конь. Белый как снег только, в наших краях — редкость.
— Ну нельзя же быть такой темной-то! Быстрее этой лошадки в нашей империи нет и не будет. Этот белый черт принес… Приносил, — исправился дед, — огромную прибыль своему хозяину на скачках.
— Ха. Тогда я знаю, чем займусь! — мое настроение выросло до небес.
— Не смей, коня узнают везде, его знает в морду каждая собака в переулке.
— Куплю у нашей травницы краску да перекрашу, делов-то, — захохотала я.
— А Снежка искать будут.
— Что ж, украду коня с фермы белого, да прибью где-нибудь там, где этих мух больше.
— Мух? — не понял дед.
— Стражей этих.
— А-а-а-а..А кто на скачках выступать будет?
— Хм. Ну, беспризорников у нас в городе много, найди мне мальчонку, вот тебе, дед Вир, вот, держи золотой, найди мальчонку — жокеем будет. Сейчас я сколочу себе состояние! — я уже тонула в грезах о том, как я построю себе просторный дом с печкой, чтобы не холодно зимой было, куплю себе кровать с пуховой периной, чтобы в нее лечь и сразу в сон провалиться. А еще у меня каждый день будет свежий хлеб, чай или кофе…
— Эля. Эля!
— А? — я только сейчас услышала, что дед мне что-то говорит.
— В городе не появляйся с неделю. Тебя ищут все, этот жирный червяк весь город на уши поставил, мол, как это так наши стражники работают, что воруют у личностей государственной важности, о как.
— Эх, неприятность эту мы переживем, — пропела я.
— Да, надеюсь. Если что, то ты меня никогда не знала. Поняла?
— Не бойся, дед Вир, своих не закладываю.
— Умница девочка. А что за книжка?
— А, книжка про травы, полезная штука.
— Мм.. Ну, читай-читай, авось и лекарем станешь, уважаемый человек, как-никак.
— Да куда там, — я махнула рукой и засмеялась.
— Ладно, бывай, — дед кашлянул, помахал рукой и вышел вон.
Под вечер дед приволок мне мальчонку, тому на вид лет 10, никак не больше. Весь грязный, худой, как палка, а глаза-то какие живые, туда-сюда бегают, все что-то высматривают.
— Ну, вот тебе, жокей. Говорит, сын конюха, с лошадками умеет обращаться, — дед Вир готов был пополам треснуть от своей гордости.
— Не бойся меня, как звать-то тебя, жокей?
— Никс я! — гордо выдал мальчонка, гордо ударив себя кулаком в грудь.
— А родители твои где?
— Так это… Конюшня когда горела…
— Ясно, сирота, не продолжай.
— Тёть, а вы сколько платить мне будете? — мальчонка явно уже знал цену деньгам, так же знал и про существование такой неприятной штуки как обман в нашей жизни.
— А давай я дам тебе кров и еду. Лошадь — в твоем распоряжении.
— А вы точно не выгоните?
— Не, не моя прерогатива, — усмехнулась я.
— Че?
— Ну, не моя стезя, — пояснения проще просто не нашлось в моей голове.
— Че?
— Черт побери, ну, не для меня обман создан, не люблю я это дело.
— Аа-а-а-а, понял. Так че, когда за дело-то?
— Хоть сейчас. Дед Вир, купи-ка нам седелко, узду, да пожевать чего. Смотри, не обсчитай нас, доверяю тебе как себе самой.
— Да-да-да, завтра все будет, — спекулянт охотно взял в руки увесистый кошель и исчез.
И действительно, на следующий день у нас появилось все необходимое. Коня перекрасили в рыжий, стражу пустили по ложному следу, мол, Снежка-то убили,вот такие дела, а наш рыжий красавец стал регулярно приносить доход в наш дом. Все шло как по маслу, деньги потекли рекой, я уже не бегала занимать денег у старого спекулянта, я уже сама могла давать ему в долг, воровство отошло для меня на второй план, я построила конюшню, купила кобылку, короче говоря, занялась коневодством.
Но вот не учла я одно: любопытство народа. Всем было интересно, куда уезжает этот молодой парнишка на своем рыжем дьяволе поле очередной победы в скачках? И как-то раз один из стражей пошел за ним, просто так, без всякой задней мысли. А мои грешки прошлого не забыл никто, ведь листовками с моим лицом был увешан весь город, забудешь тут такое: господ грабят! И, естественно, меня засекли. Под черным одеялом матери-ночи к моему дому пришли с десяток стражей, вооруженные до зубов и с факелами.
— Элиа! Сдавайтесь, вам не уйти, вы окружены.
Чертыхнувшись, я осторожно выглянула в окно. Действительно, пришли по мою душу, все как на подбор: здоровенные, злющие, как будто все разом хотят оборвать мою только начавшуюся жизнь. Черного хода у меня в домике не было, тут сыграло свое моя непредусмотрительность, хотела вылезти окошко, но меня быстро схватили и повязали.
— Пусти, урод! — я попыталась оттолкнуть от себя стражника.
— Ну уж нет, вяжите ее, парни!
Грубые веревки туго перетянули мне все тело, казалось, что еще немного, и веревки меня задушат, ну, или попросту сломают мне ребра.
Никс ко мне шибко привязался за последнее время, считал меня кем-то вроде матери, да и я его любила уже как сына, поэтому каждый день он бегал ко мне, притаскивал гостинцы, говорил, что вытащит меня. Но сумма, заплаченная за мою поимку барином, в разы превышала весь мой капитал. Никс ломал комедии перед стражами, мол, мать загубите, те только носы воротили, мол, ничего не знаем и знать не желаем. Дня через три мне вынесли приговор: смертная казнь через повешение. Правда, надежда у меня все еще была, ведь по закону нашей забытой богом империи, можно было взять ответственность за содеянное преступником любому зеваке. Знаю, глупый закон, но ничего лучше наш мир не придумал, поэтому пользуемся тем, что имеем.
Ночь показалась мне ужасно длинной, казалось, что время настолько замедлило свой ход, что практически остановилось. Луч холодной как сталь, луны, прилип к шершавой стене, мне казалось, что все, жизнь кончена. Ради чего жила? Может, ради кого-то? Да нет, все для себя. странно, я даже не задумывалась о том, для чего живу. Просто жила, шла туда, куда ветер дунет и не чувствовала, что ухожу все дальше по скользкой дорожке. Вот и попалась, разиня, а что теперь остается? Наверное, только сидеть да думать, какая я была дуреха. В жизни моей не было ничего, ни любви, ни семьи, хотя, вроде и начинало что-то налаживаться, но нет, все очень быстро оборвалось из-за ошибок прошлого. А Никс? Как он будет без меня? Он же такой растяпа! Надеюсь, что старому флибустьеру боги отвели еще достаточно времени, чтобы помочь парнишке выжить. Дед Вир научит его грамоте, мальчишка вырастет, может, будет меня помнить, принесет мне полевых цветов на мою безымянную могилу. Вздохнет, может, уронит скупую мужскую слезу. Или забудет? Если забудет, что ж, тогда я точно прожила зря, ни пользы, ничего. Я медленно анализировала свою жизнь и пришла к выводу, что все-таки худого я сделала больше, чем следовало бы делать, но ничего не поделаешь, перед смертью судьбу не изменишь. И вот, наступило раннее утро — время казни.
— Ну, вставай уже, гадина. Пошли, — а вот и мой палач явился. Большой сильный дядька в красном колпаке на голове с прорезями для глаз.
Мне плотно связали руки за спиной и повели на плаху. Толпа зевак собралась вокруг виселицы, всем было интересно посмотреть, как же я умру. Интересно, что они хотят увидеть? Бездыханное тело на веревке? О, да, крайне интересно и познавательно.
Я встала на ящики, на шею мне накинули грубую удавку, которая колола мне шею. Сказать, что я нервничала — ничего не сказать.
— Не хотите ничего сказать напоследок? — спросил у меня палач.
— Нет, наверное… Нет, точно нет.
— Кто-нибудь хочет взять ответственность за содеянное некой Элиа Телвиаль? — скрипучим голосом спросил судья у толпы.
Но нет. Никто не отзывался по-началу, затем в толпе отозвался какой-то мужчина, лица его я не видела.
