Это не школьное сочинение, да. А хотя… можно и так.
Лето началось с горячего кофе, криминальной колонки в газетах и слёз.
Болели глаза, в них как будто стояла пелена, и мне пришлось потратить пол-пузырька капель, но пелена никуда не исчезла. Я шла, и казалось мне, что я не могу разглядеть ничего. Ни лиц людей, ни ухоженных клумб, ничего.
Я рассказывала об этом подругам, они наперебой рассказывали о том, что у них было такое же и совали мне какие-то капли для глаз… Которые я использовала мгновенно. Вскоре я видела ещё хуже, пелена превратилась из прозрачной в совсем белую, и я, лёжа на жёсткой тахте, просила сестру прочитать мне криминальную хронику из газеты.
Вскоре пелена вновь стала прозрачной.
Окулист огорошил меня известием о том, что у меня начала отслаиваться сетчатка.
— Мне кажется, будто я слышу хруст.
— Какой?
— Моей сетчатки, доктор.
Но после я забыла.
Следующий день лета начался так же. И завершился полным отчаянием. Я рыдала от ужасной боли в глазах, о том, что всё, абсолютно всё, пошло не так. И синяя тетрадка, где я записала планы на лето, полетела в окно…
Нарушено, предано огню.
Следующее утро началось с плеска, льющегося в раковину сладкого, ужасного кофе, созерцания мешков под глазами перед зеркалом и слёз, которыми так глупо было пытаться согнать с глаз неизменную пелену. «Схожу к окулисту» — было написано на бумажке, приклеенной к зеркалу. Вскоре её содрал кто-то из домашних.
Никуда я не пошла…
Лето закончилось каменным безразличием, мягким одеялом, на который был пролит кофе, мурлыканьем кота и… той же пеленой.
Ужасный хруст в ушах, это не выносимо. Но ведь терпела.
В криминальных хрониках ничего не было написано.
План на следующее лето был приготовлен, но вскоре выброшен в форточку.
Тикали часы, скрипели тормоза машин во дворе.
На тумбочке валялись контейнеры для линз и очки, вперемешку с огрызками от яблок.
И вскоре стало так тихо-тихо.
Грядёт разлом.