«Мама сказала, что мой желудочек съедет сам себя, поэтому болит. А еще плохие клеточки побеждают хороших. Представляешь, внутри меня целая война» — он коснулся своими холодными пальчиками моей руки – «Даце, мне очень больно»
«Иди к маме, малыш. Ты уже принимал уколы сегодня?» — тихо спросила я, пытаясь не разреветься.
«Даце, не плачь, ты чего, со мной ведь все будет в порядке» — улыбнулся он.
«Да, малыш, все будет хорошо».
Но я знаю, что шансов на «хорошо» практически не осталось. Я видела анализы. Когда Андрис уходит, я уже во всю рыдаю. Почему он? Почему не я, или кто-то из шайки моральных уродов вроде меня? Нет, он не должен. Нет.
Я забираюсь в папин кабинет, который, к моему счастью, не заперт. Мне уже все равно. Если бы только я могла помочь тебе, малыш. Пароль от сейфа я знаю, поэтому найти в этом доме что-то в области 35 градусов не составляет труда.
Я сижу на полу папиного кабинета, прикладывая холодную бутылку к щеке. Слишком больно, слишком ломает. Я уже не рыдаю, у меня нет сил. Я просто сижу с каменным выражением лица. Не вижу выхода из этой ситуации.
Мы узнали про это примерно год назад. У Андриса никогда не было проблем с аппетитом. Началось все с банальной тошноты, которая длилась почти неделю или две. Он напрочь отказывался от мяса.
Мама – удивительна женщина. Я поражаюсь её силе. Отец сломался примерно полгода назад. Я – когда врач сообщила, что процент возможности благоприятного исхода составляет около 15%. Тогда я поняла, что ненавижу их всех. Особенно этого врача. Она должна была сделать все, чтобы вылечить его. Но она не сделала. Её заперли лечить от алкоголизма и депрессии. Поэтому на следующий день на шкафчике её дочери было выцарапано «уродина».
Я опять начинаю истерически рыдать. Мне не хватает воздуха. Нет, она не виновата, ни в чем не виновата. Она сделала все, что могла.
Мама до сих пор не теряет оптимизма, она ищет всевозможные способы вылечить Андриса. Отец иногда плачет, я видела. Пускай он и скрывает это за маской великого начальника. Он держит все в себе, но срывается на работе. Под горячую руку попал и отец этой ненормальной. Джэн, кажется.
Я забираю бутылку с собой. Я похожа на клоуна с этой размазанной тушью, но мне абсолютно все равно.
Скорость довольно приличная, но она успокаивает меня. На пешеходе мелькает что-то черное, я кричу, жму на тормоз и выворачиваю руль. Слишком поздно.