Это 2 глава, но уже полностью.
Она может отличаться от того, что я выложила до этого.
Это намного лучше.
Глупая.
Я вижу океан. Темный, бесконечный, глубокий. Но теплый. Я знаю, что сейчас конец августа. Та самая пора, когда так тепло, та пора, когда ты понимаешь, что снова бесцельно провел лето. Между летом и осенью. И ты пытаешься что-то делать, что-то безумное, но тебе не так радостно, как могло бы быть в начале лета. Или в его жаркой середине. Я любил это время за упущенные возможности.
Еще одно, что я точно знал, видя перед собой океан, так это то, что никогда не увижу противоположного берега. Возникала уверенность, что на том берегу кто-то есть, и этот кто-то ждет меня.
Я повернулся спиной к воде. Здесь был лес: огромный, темный, высокий. Лес. С небольшого холмика, на котором я стоял, шла узкая тропинка. Она терялась где-то в глубине этого самого леса. Он казался таким же бесконечным, как и океан. В нем так же кипела жизнь: лес был глубок, именно глубок.
Передо мной была вечность, позади — вторая. Я казался таким жалким: я знал, что умру, а океан или лес останутся. Вечность поглотит меня, потому что ей все равно.
Но я мог стать частью бесконечности. Я мог пойти к океану или лесу, не важно. Я мог выбрать между двумя вечностями, быть частью, но не получить вечного взамен.
С воды подул теплый ветер, который приятно ласкал кожу. Ветер был с таким запахом, я даже не знаю, как объяснить. Это не был запах рыбы или воды. Ветер с ароматом настоящего океана. Это был ветер, который дул с другой стороны водной бесконечности. Он принес музыку и мягкий голос. Тонкая, едва уловимая мелодия становилась громче с каждым его порывом. А голос пел.
Я не разбирал слов, я не знал, что это за песня. Я не знал, на каком инструменте исполняли эту музыку. Она просто разливалась во мне, заполняя мою пустоту, за которую мне почему-то стало стыдно. Находясь здесь, в таком чудесном месте, я не имел права быть пустым. Но я был пуст. И чувствовал, что если останусь в этом месте чуть дольше, моя душа наполнится до краев.
Я все стоял на том холме, но теперь лицом к океану. Лес бы не принял меня: он казался мне враждебным, и я точно знал, что он не примет еще одну часть. Да. Лес уже был "чьим-то". Сделав с маленькой возвышенности несколько шагов, я оказался на мягком песке. Стянул с себя сначала футболку, а после шорты, сложив все на берегу. Теперь я приближался к океану, к воде, к бесконечности. Да, я решил переплыть его. Решил стать не частью, решил покорить водную стихию. Как еще мне найти того загадочного человека? Он стал звуком, настолько легким, что его смог принести ветер. И кто бы это ни был, он знал, что я тут.
Я стоял уже почти у воды. У меня ведь получится? Нет времени для сомнений. Я шагнул в океан. Вода была такая приятная, такая теплая. Океан звал меня, он готов был покориться мне. Даже у самой глубокой океанской впадины есть дно, ведь так?
А у неба дна нет?
Кстати, о небе. Оно было розовым. Цвета сладкой ваты, но цвет был насыщенней. Не кричащим, не ярким он был нежным. Надо мной были розовые небеса, у которых не было дна. Третья бесконечность, подвластная над другими, но уж точно не подвластная никому.
Я продолжал шествие в теплую глубину. Когда я был в воде почти по грудь, то, наконец, решил нырнуть. Просто погрузившись в воду с головой, я почувствовал, как тепло обволакивает меня. Тепло попадало под мои веки, тепло было в кончике каждого пальца. Оно разливалось во мне. Я бы находился в воде вечно, мне нравилось то чувство, когда тебя будто уносит. Ты закрываешь глаза, голова слегка кружится, и ты расслабляешься. Уносит.
Когда я вынырнул, вздохнув, то снова наполнился теплым, но совсем не таким, как вода, воздухом. И поплыл. Течение несло меня.
Я вгляделся в розовое небо. Какое-то безмолвное. Бездонное.
Почему-то у меня было ощущение эйфории, я готов был разрыдаться от счастья, меня переполняла радость. Я все еще слышал, как та мелодия эхом раздается во мне. Никогда я не чувствовал такого расслабления и восторга.
Интересно, а какая здесь ночь? Тут две луны? Или три? Небо будет багровым? Мне стоило лишь дожидаться, а пока я плыл по спокойному океану, забыв себя, и не чувствуя никакой усталости.
***
Тысяча. Две тысячи, три тысячи.
Эйфория и радость вскоре исчезли.
Вы понимаете всю нелепость ситуации? Я все плыву, ПО ОКЕАНУ, один. И усталости нет. Уже вечерело. Небо было теперь темно-розовым. Я снова закрыл глаза. Мне нужно было закрывать их для того, чтобы видеть. Видеть мою цель, мой берег, то, что стало моей частью за такой короткий срок, проведенный здесь.
Я точно знал, что это сон.
Шел семнадцатый день моего плаванья. Мне не нужна была пища, мне не нужен был отдых, а ветер с отголосками песни с того берега не пропадал. Я слышал его и ночью.
Я не спал. Больше считал дни.
Не ел.
Иногда думал: «Боже, зачем я поплыл? Неужели нельзя было найти другого пути?»
Двадцать, двадцать один, двадцать два.
Иногда я выходил из себя. Просто хотел остановиться и пойти на дно. Но не мог.
Я крепко застрял в этом сне и не мог погибнуть. Как обычно это бывает: ты умираешь
во сне и просыпаешься.
Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять.
Сон не хотел отпускать меня.
Пятьдесят три, пятьдесят четыре, пятьдесят пять.
Я не знаю, сколько здесь длятся сутки, но двадцати четырех часов в них точно нет. В них двенадцать часов: я подсчитал это на семьдесят третий день моего нахождения в открытом океане. Никаких акул, никаких рыб, никаких водорослей. Просто бесконечная вода. Бесконечная.
И я.
Может, это вовсе не океан. А огромная, темная лужа. Такая бездонная, особенно ночью.
Тьма поглощает тебя, и ты идешь на дно. Ты тонешь и тонешь, но не достигаешь дна.
Розовое небо со сладкими облаками начинало светлеть.
Сто дней.
Ровно сто дней я в воде, сто этих сонных, нереальных дней я не ем и не сплю. Сто.
Когда я проснусь, будет утро и не будет ничего необычного. Просто этот сон такой странный, я думаю, и время идет, как настоящее. Тут так все продумано и устроено, будто отдельный мир. Не стоит паниковать. Я доплыву, и моя галлюцинация оставит меня навсегда.
Восемьдесят семь, восемьдесят восемь, восемьдесят девять.
***
Прошло триста семьдесят три дня.
Я пробыл здесь больше года. Вытерпел все триста семьдесят три дня, галлюциногенных, почти настоящих дня.
Смешно и глупо, да?
Но это ведь сон, тут все возможно. Возможно все, кроме моей смерти.
На рассвете триста семьдесят четвертого дня я ступил на песчаный берег. Он ничем не отличался от того, на котором я оказался в начале, он был точно таким же.
На точно таком же холме, на котором стоял я, ко мне спиной сидел человек.
Представляете? Я считал, я ждал, я верил, я плыл. Но берег был таким же, а человек молчал. Я был слишком далеко, чтобы разглядеть его черты, даже не мог определить пол. Поэтому я двинулся к нему.
Я пытался крикнуть что-то, но не мог. Не было слышно даже шума волн. Было тихо.
Я стал подходить ближе, и уже мог рассмотреть его.
На холме сидел парень в серой толстовке. Почему он в толстовке? Тут так холодно?
Я подошел довольно близко и протянул руку. Едва дотронувшись до спины парня, я почувствовал что-то вроде удара током.
Последнее, что я увидел перед пробуждением — такие грустные, но озаренные
какой-то внезапной яркой вспышкой, ореховые глаза.
***
Я проснулся. Все, конец странному сну. Я дома. На часах 5:24. Я был во сне больше года, но умудрился проснуться раньше будильника.
Почему-то мне стало смешно. Господи, приснится же такое. И этот парень, и это небо, все было в моей голове. Все это мой воспаленный мозг.
Может, мне стоит обратиться к психиатру?
Психиатру, которым я, кстати, так и не стал.
