Глава 3.
Выписали из больницы меня через месяц. Когда я только вошла в квартиру, даже показалось, что это какая-то другая квартира. Чужая. Стены моей комнаты были такими, будто на них только вчера приклеили новые обои. Они сняли все фотографии, вырезки, плакаты, даже флаг России с автографами – в общем, всё, что касалось гимнастики. Полки пустовали без медалей и кубков, единственное, что напоминало о спорте – большая сумка, которую я таскала на тренировки. Я прошлась по комнате и выглянула в окно. Солнце. На улице жарко, у девчонок, наверное, выездные тренировки. Интересно, я бы уже отточила соскок с брусьев в двойное сальто назад в группировке с поворотом на 360 градусов? Думаю, да.
А родители запретили мне даже думать о спорте. Но они ведь не умеют читать мысли, поэтому я буду об этом думать! Я не могу забыть всю свою сознательную жизнь! Хватит того, что я иду в обычную школу. «Обычная школа» — как-то странно это звучит. Может потому, что я с пятого класса на домашнем обучении? Да, из-за этого. Помню, когда я ушла из класса, многие не понимали, что меня вынудило. Сколько я не объясняла друзьям, они считали меня зажравшейся и чересчур богатенькой девочкой, которой надоели «простые смертные». А завтра я иду к этим «смертным» становиться такой же, как они. Вон, на столе гора новеньких учебников, некоторые даже в упаковке.
Я села на кровать. Со дней чемпионата я ни с кем не общалась, даже маму не пускала в палату. Когда меня выписывали, она сказала врачу, что я, наверное, рыдала, как белуга. Ну уж нет! Я и слезы не проронила. У меня всё хорошо, я уверила себя в этом в первые секунды, когда только узнала, что эта травма – последняя. Я никогда особо не плакала, самая большая истерика случилась в четырнадцать, когда мы все узнали о предательстве Светы. И с тем пор я, кажется, даже думать про слёзы забыла. Сейчас мне просто обидно за свою жизнь – у меня нет мечты, нет увлечений, нет друзей. Хотя, друзья-то остались, но, кто его знает, ведь ко мне никто за месяц так и не пришёл. Ещё у меня остался тренер, который мне как второй отец и личный психолог, но ему-то уж точно не до меня. Чемпионат Европы на носу, мне ему и позвонить некогда. И всё-таки жаль, что я выбыла. Я ведь так подвела своего тренера!
Я вышла из комнаты, наспех обула босоножки, вытащила из кармана маминой сумки свой телефон и выскочила на улицу. Я не знаю, где сейчас команда, но тренер клуба должен быть у себя в кабинете. Под палящим солнцем я шагала по тротуару, мимо проносились машины, я не знала, что мой не очень большой городишко так захламлён машинами, ведь по утрам перед моими тренировками почти все спят. Вот и невысокое здание с красной крышей, когда-то я называла его «Алые паруса». Я остановилась у двери не в силах войти. Пальцы правой руки, что крепко сжимали телефон, сами нашли кнопку с цифрой «1» и потом кнопку вызова, я поднесла трубку к уху. Такой знакомый голос ответил после первого же гудка.
— Брагина?
— Да, Олег Павлович, это я. Вы заняты? Можно с вами поговорить? – Я присела на лавочку у входа на парковку, где всё ещё висела табличка с моей фамилией: — Я у клуба.
— Я сейчас выйду к тебе, Кать. – Он повесил трубку и через минуту вышел из дверей здания. Я махнула рукой, он подошёл ко мне и сел рядом.
— Кать, у тебя что-то случилось?
— Ничего. Я просто пришла извиниться.
— И за что ты хочешь извиниться?
— Я вас подвела, подставила даже. Теперь вы не будете тренером сборной, ваших девчонок ведь меньшинство.
— Так, во-первых, тебе не за что извиняться. От тебя случившееся никак не зависело. А, во-вторых, не меньшинство, а половина. Наша блуждающая душа Светлана Врезина решила вернуться к первому тренеру.
— Врезина теперь здесь тренируется?
Что за бред вообще? Кто её на порог пустил! Так «грациозно» ушла, а тут вдруг вернуться решила. Ностальгия что ли?
— Да. Она второе место заняла, ты знаешь, наверное. Приехала, так же, как ты, на улицу меня вывела и сказала, что хочет вернуться.
— И вы позволили?
— Я добрый человек, не знаю даже, как умудряюсь гонять ленивых гимнасточек. Я не смог ей отказать, она сейчас разбита, столько новых ошибок набрала. Некоторые элементы мы учим заново…
— Меня её карьера не интересует! – Возможно, слишком грубо оборвала его я: — Простите, но я правда не хочу даже слышать её имени.
— А что ты хочешь слышать?
— Я хочу слышать, что мне можно тренироваться. Но желания имеют такую способность – не сбываться. Поэтому завтра я иду в школу. Я не знаю, что мне там делать. Я ведь могла доучиться спокойно два года дома, потом поступить куда-нибудь.
— Лучше ты будешь ходить в школу, чем шататься по улицам или просиживать дни напролёт за компьютером. А на физкультуре тебе весело будет, продемонстрируешь им свою силу.
— Я ну буду никому ничего демонстрировать. С чего вы вообще взяли, что я буду ходить на физкультуру? Мама запретила думать о спорте, поэтому физкультуру я буду прогуливать. – Я сидела и вслух издевалась сама над собой. Даже стыдно, что Олег Павлович всё это выслушивает.
— А я бы ходил. Представь, как будут завидовать твои одноклассники – не каждый день в класс приходит мастер спорта по спортивной гимнастике.
— А можно я спрошу кое-что?
— Да, конечно. Ты про свой опорный спросишь, да? Я весь месяц ждал такого твоего вопроса.
— Ну, отвечайте тогда.
— В общем, трамплин был на 10 см дальше от снаряда, чем надо.
— Ясно. Я почувствовала, что оттолкнулась раньше, но как там затормозишь. Пришлось лететь, подать…
— Какой чёрт тебя дёрнул вставать!? – Сорвался он. Видимо, тоже на нервах: — Не двигалась бы, сейчас могла бы с командой по лесу бегать, комаров кормить.
— Правда? Значит, я всё-таки виновата? – Я была в шоке. Я верила в загадочные истории про проделки соперников, про какую-то ошибку при приготовлении снаряда для меня, я верила во всё, что угодно, но никогда даже не думала, что во всём виновата я! Зачем мне в голову ударила мысль встать и повторить?
— Я пойду, Олег Павлович. Пойду… — Я поднялась с лавочки и медленно зашагала в сторону дома, теребя в руках телефон. Виновата я.