Я не умею писать речи…правда, не умею. Я только скажу, кто главный персонаж сего творения. Еврей, а это ты :D Правда, маленькая девочка, она точная твоя копия, да, Ангелина. Нет, я обещала речь, значит, вот тебе речь.
Привет, милый мой еврей! Полуночный Джокер! Я очень рада, что тогда тебе все же написала, правда, очень, очень.*пустиласлезу*. Ты мне поднимаешь настроение, серьезно, поднимаешь. Еще, я очень благодарна, что ты познакомила меня с Аем :D *япростонемогланесказатьэтого* Этот рассказ в какой-то мере посвящен тебе, главная героиня же твой образ. Я буду веками еще делать тебе эти бесполезные авы, которые творить так и не научилась, да. Я буду годами писать и посвящать тебе какие-то левые рассказы, опять же, да. И когда через несколько лет, какой-нибудь человек по количеству подарков в моих публикациях подумает, что я Дон Жуан, приму это…Да, так оно и будет. Ладно, просто знай и помни, я тебя очень люблю :D Ты ж и так это знаешь, поэтому "ТАКИ ЧИТАЙ, НАПИСАННОЕ НИЖЕ И ТАКИ УЖАСАЙСЯ УЗНАВАЯ, ЧТО Я ТЕБЯ СЮДА ВТЯНУЛА"
Всем остальным приятного чтения.
________________________________________________
21 апреля 1519 год…Франция, Пуатье.
Легкий апрельский ветерок качает листья на ветвях деревьев, нежный запах цветов завладел воздухом. Прекрасный пейзаж, окружающий сад и имение графини де Сюгор (так она назвалась, по приезду в Пуатье из Венеции) заинтересовал бы любого художника, предпочетшего вдохновение минутным удовольствием и Божественную Музу компании кокетливых и прелестных молодых дам. Графиня расположилась на кресле, подле нее сидел склонный к полноте человек неприятной наружности. Она время от времени через веер поглядывала на него взглядом полным презрения, но человек был невозмутим. Сквозь чопорность манер в нем, однако, сквозило прямодушие, достойное ребенка. Графиня же создала себе репутацию милейшей, прекраснейшей дамы в городе, к тому же достаточно просвещенной в сферах различных наук. Графиня посмотрела на человека еще раз, отчего уголки ее губ поползли вверх, до того смешон был вид этого господина: неопрятная прическа, длинная борода и местами рваный камзол, однако его манеры привлекали. Господин долго колебался, но стоило ему заговорить, и его голос с каждым произнесенным словом становился все убедительнее и тверже. Услышав, что говорит человек, графиня побледнела от ярости. Ее достаточно правильные черты вмиг преобразились. Губы из улыбки переползли в яростную усмешку, глаза блестели от гнева, а руки задрожали. Однако графине удалось взять себя в руки, и она твердо и холодно сказала:
— Мсье Ламуш, я прошу Вас немедленно покинуть мое имение и отныне не показываться мне на глаза, в противном же случае Вы пожалеете, ибо Вам придется отвечать за свои довольно дерзкие слова перед королем нашим Генрихом II.
Человек лишь улыбнулся, но в этой улыбке было столько лихорадочной злобы, что остаться хладнокровным, пожалуй, было невозможно. Он надел старую шляпу и удалился. Прекрасное лицо графини выражало невольный ужас перед этим человеком, ведь, он мог разрушить все ее планы.
В то время, когда графиня беседовала с Мсье Ламушем (от подробностей этого разговора, любезный читатель, я избавлю Вас на некоторое время), его семья с особым трепетом ждала последнего с вестями от графини. Мсье Ламуш вернулся в веселом расположении духа. Явный испуг графини, видимо, премного поднял его настроение и оправдал подозрения. Он рассказ жене, что вскоре отправится в Венецию, дабы подтвердились или оправергнулись его опасения.
В доме графини де Сюгор все комнаты отличались особым изяществом и утонченностью. Несмотря на то, что род ее был славный и довольно богатый, туалет ее никогда не считался вычурным, вот и сейчас графиня сидела в белом платье, ее тонкую талию опоясывала вышитая золотом лента. Как странно, что во всем ее существе, почти не осталось хорошего. Лесть была ей по нраву, обман казался единственным способом добиться успеха, не прилагая должных усилий, но при всем этом графиня довольно умело скрывала эти качества в себе. Она знала своих врагов и жестоко уничтожала их, хрупкая женщина имела то, чего так жаждала с рождения, она имела власть. Король, герцоги, графы, виконты-все находились в плену ее грации и красоты. Отныне, графиня не просила, а приказывала. Не притягивала, а приковывала…
Вдруг в комнату вошла маленькая девочка лет двенадцати. Она уверенно оглядела ее своими быстрыми карими глазками. Увидев ребенка, графиня де Сюгор вальяжно поднялась с кресла и подошла к ней. Девочка отвесила низкий поклон и сказала:
— Здравствуйте, тетя, – ее голос переливался, словно весенний ручей. Он был высокий и нежный.
— Здравствуй, Ангелина, — графиня произнесла эти слова с бесконечной любовью. Видимо, эта маленькая девочка была единственным созданием, к которому графиня де Сюгор питала искреннюю и нежную любовь. Немного помолчав, она продолжила:
— Какой же красавицей ты стала, со времени нашей последней встречи,- спорить со словами графини было бы довольно трудно, если не сказать невозможно, девочка и вправду была настоящей красавицей: каштановые волосы были уложены в замысловатую прическу, большие, внимательные карие глаза, обрамляемые длинными ресницами и небольшой, так часто улыбающийся нежно- розовый рот.
Вместо ответа девочка лишь порадовала сердце графини своей чистой и беспечной улыбкой, именно той, которую могут воссоздать только дети.
— Но кто, же привез тебя?- словно очнувшись от минутного сна, спросила графиня.
— Меня привез отец, девочка не успела кончить свои слова, как в комнату вошел хорошо сложенный мужчина, он и был отцом Ангелины Франк.
Подойдя к графине поближе, он в свою очередь тоже отвесил ей поклон. Она протянула графу де Франк красивую белую руку, последний поднес ее к губам.
— Здравствуй, Диан, – слегка высокомерно он поприветствовал сестру.
— Дорожайший граф!- эти слова были произнесены ледяным, презрительным тоном и сопровождались негодующим взглядом.
— Ты все так же прекрасна, – отметил граф, видимо, желая немного примириться с сестрой.
— Благодарю,- отрезала графиня. Видимо, поняв, что любая его попытка немного разрядить обстановку ломается о невозможность, граф заговорил о том деле, которое привело его к сестре.
— Диан, ты в силу своего светского положения, наверняка знаешь, что Филлип II убеждает свою супругу, которая не в силах ему отказать, пойти на нас войной.
Графиня ответила незначительным кивком, граф продолжил:
— Я отправлюсь в военный поход, возглавляемый герцогом де Гизом, но оставить Ангелину я не могу, ибо не знаю, что может произойти завтра.
— Я, право, не могу понять, что ты хочешь этим сказать.
— Не могла бы ты на время позволить ей пожить в твоем имении? – голос графа в нерешительности дрожал.
Графиню, очевидно, привела в смятение просьба графа. В ее сердце боролись два чувства гордость, вражда к брату и любовь к маленькой девочке. Но гордость одержала вверх и графиня, почти готовая согласиться, ответила:
— Дорогой брат, я очень люблю твою дочь…
— И твою племянницу – добавил граф, графиня, усмирив его ледяным взглядом, продолжила:
— Но есть причина, по которой я вынуждена тебе отказать.
— О, дорогая сестра, есть тысяча причин! Твоя алчность, жажда мести, необъяснимая злоба. Чтобы отомстить мне ты готова на все, даже пожертвовать жизнью своей племянницы, маленькой двенадцати летней девочки, ни в чем неповинного ребенка!
Ангелина сквозь заслонившие глаза слезы посмотрела на графиню, во взгляде ее было столько нежного укора, что графиня не смогла противостоять.
— Эти слова, ты еще вспомнишь, глубокоуважаемый граф, но девочку я, пожалуй, возьму…
_________________________________________________________________________________
II
— Прекрасно! Право, дофин де Экмэс, пре-крас-но! Какая живость линий! Какой блеск глаз! Черт подери, дофин, вы воистину первый художник во всем Пуатье! – то была оценка, а вернее лишь пустые, льстивые слова, Тициана Вечеллио вызванные уважением, если не сказать страхом перед дофином.
Приняв эту оценку, как должную своему искусству, дофин де Экмэс лукаво улыбнувшись, ответил:
— Благодарю, мсье, я знал, что найдется человек, понимающий меня и высшее искусство.
— Несомненно, дофин, – с легкой иронией ответил Вечеллио, — а сейчас, мне, к сожалению, пора идти. Прощайте, нет, до свидания, дофин де Экмэс.
Затем, едва отвесив поклон, Тициан Вечеллио вышел из покоев дофина. В вечерне его ожидал юный мальчик, слышавший все слова своего учителя и бегло увидав картину. Когда они вышли из имения, он с трепетом в голосе спросил:
— Мсье Вечеллио, почему Вы сказали дофину неправду?
— Мальчик мой, этот мир держится на таких людях, как он, потому, стоит знать их мысли. Они обожают лесть, тем самым презирая правду и тех, кто имеет дерзость высказывать ее. Попасть в немилость дофина – значит, погубить свою жизнь и запятнать честь.
— Неужели, вы думаете, что обманывая его, Ваша честь останется незапятнанной, а совесть чистой?
— Ты слишком мал, чтобы понять жизнь, но видимо, ты уважаешь правду, раз так порицаешь меня? Но я прошу, не презирай своего учителя, ибо он бесконечно любит тебя.
Растроганный этими словами мальчик лишь поднес руку старца к губам и произнес:
— Учитель, я никогда не стану презирать Вас, и никогда не забуду.
— Не давай невозможных обещаний, Жак. Ты вырастишь, с твоим талантом и трудолюбием ты скоро станешь известным художником и забудешь своего учителя. Но никогда, Жак, никогда ты не должен забывать искусство. Не предавай его ради немыслимых секундных удовольствий, обещай мне.
Выслушав наставления своего учителя, Жак
с жаром ответил:
— Мсье Тициан Вечеллио, я клянусь упокоением своих отца и матери, что в веки веков не забуду искусство и не предам святого, ради земных благ.
На этом кончился разговор между Тицианом Вечеллио и Жаком Гиза.
Тем временем мсье Ламуш уже добрался в Венецию. (Я лишь напомню, дорогой читатель, что целью его было разоблачить графиню де Сюгор.) Венецианские улицы завораживали взор. Многочисленные гондолы, мирно плывущие по прекрасным лазурным водам, осыпанное звездами покойное и мирное небо, каменные дома и мосты. Стоило Ламушу ступить на Венецианскую землю, по его губам скользнула гнусная усмешка, и он лишь произнес:
— Здравствуй, Венеция!
