Ксюша, ты пьяна, иди спать. Я недавно выиграла конкурс фанфиков по "To the moon". Из одиннадцати работ, лол Романтика, драма, всё ня, как и всегда. Кстати, критики не страшусь, я же выиграла! *встала на стол и упала* Так что я дура победитель хD
Нил лежал на своей больничной койке. От простыней пахло лекарствами, и было тошно от этого сильного запаха. Непрерывный писк аппаратов – искусственная жизнь. Шторы в палате были задёрнуты, они перекрывали свет луны, который пытался пробиться через прозрачную ткань, и рассыпались по Нилу брызгами.
Сегодня врач сказал Еве, что шансы на выживание малы. В канун Рождества, любимого праздника, Нил Уоттс умрёт. Ева молилась о том, чтобы он хотя бы раз открыл глаза. Смог увидеть сияющие звёзды. Хотя бы раз в этой угасающей жизни.
Ева Розалин почти жила в этой больничной палате. Она не смела уходить, отлучалась лишь покормить дома кота. И снова бежала сюда, в белые стены, в комнату с высоким белым потолком, где отвратительно пищат аппараты, и пахнет лекарствами. Она смирилась с этим, и этот писк уже не раздражает её слух так, как это было в первые дни после того, как Нила Уоттса вытащили из его квартиры практически мёртвым. Передозировка.
Ева не знает, зачем она здесь сидит. Зато она знает точно – она уйдёт отсюда только с Нилом. Каким угодно – живым, мёртвым… О том, что произойдёт, скорее всего, второе, Ева старается не думать. Главное, он ещё есть, его щёки чуть тёплые и что-то страшное ещё не произошло.
А у него в голове какие-то голоса, заглушающие писк аппаратов, которые ещё улавливаются его слухом. «Я ведь забыл выключить дома свет»… — подумалось. «А что скажет Ева? Она всегда ругает меня… За любые оплошности. Как мать или жена». Его удивляет, что его разум настойчиво напоминает ему о Еве Розалин, которая сейчас неизвестно где и которая неизвестно как отреагирует на то, что Нил здесь, в больнице.
А у Евы, которая сидела на стуле рядом с Нилом, как-то странно свелись брови, точно она решала какой-то вопрос. Она смотрела в окно, на бегающих туда-сюда людей, горели гирлянды и сияли неоновые вывески магазинов. Люди счастливы, вот кто-то идёт с ребёнком, у которого в руках кукла, вот пара с пакетами в руках, вот старушку поддерживает за руку весёлая молодая девушка…
А Ева и Нил находятся здесь и ждут неизбежного. Точнее, ждёт только она. Нилу, вероятно, уже всё равно.
Рука схватилась за сердце. «Ты зачем всё испортил, Нил? Рождество ведь, не умирай пока». – что-то извне. «Не умру!» — бодро отвечает Уоттс и переводит дух. Выбираться из этой темноты нужно долго и упорно, а иначе – всё. И как отсюда передать Еве что-то? В сны живые самостоятельно забраться не могут. А Нил – почти мёртвый. Совсем немного. Жизнь ещё теплится.
— Нил! – и чей-то взгляд заставляет откинуть темноту прочь, и та как будто прячется, чтобы потом вновь напасть.
— Нил! – сердце бешено застучало.
— Нил! – и всё ожило.
Ева расплакалась. На небе горела луна, ярким светом светила та самая, Вифлеемская звезда. Некоторые люди там, на улицах, смотрели на небо. Смотрела и Ева.
Нил открыл глаза. Из уголков покатились слёзы – реакция организма на выход из комы. Отблеск звезды в глазах. Ева вскрикнула и позвала медсестру…
Та прибежала быстро. Загнанная в угол Ева, наблюдала, как Нилу вытирают лицо, снимают кислородную маску. Она прослушала о том, в каком проводе вода, что делать при задыхании и ещё что-то, чего Розалин не уловила. Звезда светила в окно, медсестра отодвинула штору и ушла.
Никто не слышал, о чём они говорили – рыдающая Ева и слабеющий Нил. Это осталось их тайной. Они улыбались, глядя на небо за окном.
Он открыл глаза. Он увидел звёзды. Ева была счастлива. Раз он говорит – он выживет?
Они уснули, Ева положила голову на подушку Нила и задремала. Прошёл какой-то час, за окном послышались рождественские песни, и будто стало светлее и теплее девушке, которая открыла глаза. Она хотела разбудить Нила, но он лежал тихо, неподвижно.
Всего за какие-то 10 минут Нил Уоттс ушёл из его болезненной, полной осколков, жизни.
Ева не плакала. Она спокойно отдала его тело, которое увезли в морг. Она так же спокойно собрала его лекарства и вещи, намереваясь позже отдать это его родителям. Она бегала туда-сюда по палате и присела, пытаясь отдышаться…
Что-то кольнуло её в самое сердце. Невыносимая тоска прожгла Еву насквозь. И она упала на простыни, которые пахли лекарством и чем-то ещё, отчаянно зарыдав.
В это Рождество, Ева Розалин, осталась одна – наедине с самым страшным, что только могло случиться.