Всякая там глупость.
Всё новое — это заново выплаканное старое.
Что до денег, то их постоянно нет.
Земля худеет чумой и оспой.
И если вышел смотреть на звёзды,
То не забудь дома пистолет.
Что до жира, мир сбрасывает жир.
Если жрать друг друга, то будет меньше калорий.
А моя последняя инстанция – крематорий.
Гуманист выворачивается наизнанку, как сушёный инжир
После прочтения новостей о новых нормах морали.
Совокупимся в подъезде, чтоб не ходить в бордель.
Я раскручиваю до скорости ядерной бомбы простую земную модель.
А вместо благодарности говорю им, как меня задолбали.
Что до тебя, то ты – конченый моралист.
У тебя красивые веки. И ты с собой носишь душу.
Подводная лодка, выбравшаяся на сушу,
Ворочается, как закостенелый глист.
Что до прочих, то я очень плачу, видя пустые рожи
Раздражённых свиней и свинят.
И твой взгляд как яд
Вводится мне под кожу.
Что до места, то здесь мы расстанемся.
Здесь
С времени воском отходит спесь.
Ещё пару лет, от тебя ничего не останется.
У тебя есть каркас, а они в тебя льют свинец.
Тебе будет сорок, у тебя западут скулы.
Я люблю октябрь, ладони с переводами Гелескула.
Их было: двое, пятнадцать, семь миллиардов. Таков конец
Всякой истории. Когда человека два,
Начинается размножение. Хорошо или нехорошо,
Я смотрю в подоконник. И, если вдруг дождь прошёл,
Впечатай мне в горло мои слова.
Природа забьётся в челюсть, как морские пески.
Давай станем рыбами. Будем бить плавником
По солёной части пространства. И пусть в горле встанет ком,
Когда нас в дырявые сети выловят рыбаки.
Ты неполноценен, когда ты не просто тварь,
А тварь с загогулиной. Волосы теребя,
Я развалина тела, пародия на себя.
Я умру, потому что ежечасно вдыхаю гарь.
Что вообще до меня, то я люблю, когда
В окнах снег, и нервические расстройства.
Всякие твои знания о заумном земном устройстве
Разрушается, если смотришь – тело, а на деле – переработанная руда.
Да, мне нравятся веки и вены. И если пульсирует кровь,
То существование длится.
А я становлюсь, как наёмный убийца,
Когда мне говорят про политику и истинную любовь.
Что до страха, то самое страшное в мире не
Ядерная война, урон от которой как ни дели на три
Всё равно огромен, и по коже гнойные волдыри,
Но отчаянье, через призму зеркала выраженное вполне.
Когда ты такой слабый и хмурый раб, батрак,
Когда ты презрительно туп.
И вечность, облизываясь, на тебя натачивает свой зуб,
И если ты хочешь спастись в комнате, то комната воет как враг.
Отторжение временем и пространством
На большой глубине
Не всегда объясняет выход извне,
Не отчерчивается постоянством.
Просто раз – и ты за пределом всякого естества
И дивишься этой научной шуткой.
И под вечер хочется закрутить с проституткой,
Но, однако ж, где бы найти слова?
Как ты объяснишь космос, время, ветры, немую ночь?
Всё, что, в отличии от тебя, не ограничилось жалкой формой, разрушаемой временем, вытолкнутой оболочкой,
Что не закрасишь маркером, не вычеркнешь личной строчкой.
Вот ты умер, а они не уходят прочь.
Все стоят и смотрят: вот война, вот солдаты,
Но ветер дует, река течёт.
И так пока всех их не допечёт
Оставлять после себя детские смерти с вставленной в рану гранатой,
С подкожным ядом, взятым на высоте.
Человеческое мясо с голубыми глазами.
Родились ангелами, а умрём дураками,
Лязгая цепью. Поставленный на красоте
Крест разбредётся по миру.
Мы строем стены,
Чтобы никто не видел, как на свои колени
Опускаются хан и наложница нового царства.
Дайте мне обмотаться проволокой с головою.
Я аскет и садист, а в миру – отличный костюм.
От цинги вместе с кровью отхаркиваешь изюм,
А не зубы. Если ты слышишь песню конвоя,
То знай: мы не одни. Нас таких целая глотка
Мира пожирающих. Электростул и газ,
Подражая времени, перегибают нас.
Очень холодно. И я закутываюсь в проводку.