Картинка не в тему, есть такой косяк.
Посящается человеку, которому уже посвящалось.
И еще одному — опять о нем же. Спасибо, ты меня повеселила.
Я давно ждала обострения.
И да, может, отступишь?
Продолжаю реагировать графомантсвом на события сайта.
Ну а что? Писать-то больше не о чем!
И да, жду критики. Как всегда.
__________________________________________________
Если ты в меньшинстве — и даже в единственном числе, — это не значит, что ты безумен.
Есть правдa и есть неправда, и, если ты держишься правды,
пусть наперекор всему свету, ты не безумен.
"1984", но это не тот случай.
— Сюда так просто не приходят. – Проговорила она, шепотом.
Я еще раз огляделась. Обшарпанные стены, в углу мятый плакат с какой-то женщиной. Кровать с таким серым покрывалом, что и придумать нельзя было более грязного серого цвета. Или, это всего лишь из-за тусклости освещения?
— Ну, так я не просто так. Ты меня позвала.
— Я? – она ужасно удивилась и вскочила со стула. – Я никого сюда не зову! – она подошла поближе и схватила меня своими пальцами за подбородок. – Я ни-ко-го сюда не зову!
Я отбросила ее руку. Во-первых, это было достаточно бесцеремонно с ее стороны, во-вторых, я вообще не люблю столь близких контактов – а она приблизилась ко мне почти вплотную. В-третьих, она просто была мне неприятна.
В ответ она не то зашипела, не то закашлялась. Села обратно, на стул, и погрузилась в раздумья.
— Я, может, пойду? – спросила я.
— Ай! – она махнула рукой.
Расценив это как разрешение, я попятилась к выходу, попутно вспоминая, как подняться наверх из этих катакомб.
— Стой! – вдруг завопила она.
— Что еще? – я обернулась, и внутри все дрогнуло и упало: в ее руках был нож.
Впервые мы встретились на улице. Рабочий день закончился, и я возвращалась домой через сквер, когда вдруг заметила у памятника странную фигуру. Человек стоял, опершись рукой о мраморную плиту и, странно согнувшись, дрожал.
— Господи, что с Вами? – я поскорее подошла ближе. Два сверкающих глаза с ненавистью глянули на меня.
— Уйди!
— Так с вами все хорошо? – удивилась я и тут заметила, что существо просто-напросто царапает гвоздем по мрамору. «Далой!» — прочитала я.
— Долой? Боже правый! Акция, митинг? Это интересно! – я хотела взять существо (а это была девушка) под локоть и отвести к ближайшей лавочке, но оно врывалось и бросилось прочь.
Итак, в ее руках был нож.
— Стоять! – зашипела она, это безумное существо, сгорбившееся и серое, — ты никуда не уйдешь!
Словно ее ударило током, она вдруг неестественно выгнулась и подалась вперед – нож полетел в сторону плаката с женщиной, но, по неопытности и болезности метальщика, всего лишь стукнулся о стену рукояткой и свалился за кровать.
И тут меня прорвало.
— Так… ты… ее что ли?! – я еле могла говорить сквозь смех.
Второй раз мы встретились уже около министерства. Она, с баллончиком в руках, собиралась писать что-то по стене.
— Эй, писака! Как тебя там? – я подошла к ней словно к старой знакомой. – Видишь, вон, вон там – я показала рукой вверх – камера? О, эк тебя! – Лицо ее было в синяках. – Что с тобой?
Она спрятала баллончик под куртку и припала ко мне, зарыдав.
— Эй, ну ты чего? Что случилось? – Я отстранила ее от себя. – Все нормально?
Она закивала головой, как китайский болванчик. Я еще раз глянула на нее – худая, побитая, в грязной одежде, бледная и блеклая. И дрожит.
— Есть хочешь? – Спросила я. – Пойдем!
Минут через двадцать она смела всю провизию, которая была у меня дома. Слопала все, уж на что я была плохим поваром. Слопала и приступила к рассказу.
— Она… ну, она, мало хорошая… Она не хорошая… Она не заботится ни о ком! Она… ин… ин… вуду… алист! – эту часть она проговорила еще дожевывая.
Позже из ее рассказа я уяснила, что она – протестант, она – личность. Она идет против государства. Лич-ность! «Все такие, а я не такая!» — объяснила она. «Я не буду просто терпеть, если она разваливает все!». Я подошла к окну – светило солнце. «Но я не позволю ей нас обидеть! Все бояться, а не боюсь!».
— Дурында. – Я подошла к столу. – Куда идти-то хоть есть? Можешь переночевать тут, а завтра я найду куда тебя пристоить.
— Я поела, я пойду! – заявила она и вышла. Ушла, оставив на салфетки кривыми буквами адрес. И подписано «Штаб».
— Премьер министра укокошить! Люди добрые! – я не смеялась так уже давно. – И зачем тебе это надо? Зачем? Нет, для начала, зачем ты меня позвала?
— Ты же тоже против! Ты со мной за одно!
— Прям уж! – грешно смеяться над больными, но меня было не остановить. – Мне тебя жалко! Пойдем из этой землянки, а? Я решу, что с тобой делать!
— Раздай вот это! – казалось, она не заметила моих слов, — вот!
— Что это? Агит-листовки? – «Кто считает эту гадину слишком высокомерной и хочет, чтобы она катилась бревном отсюда?!» — гласила листовка. И рисунок – бревно катится с горы и давит людей.
— Сама рисовала? Не плохо! Только зачем тебе набирать… эм… группу?
— Чтобы её уничтожить! Она никому не помогает, а ещё помощник президента!
— Террор?
— И террор тоже! С ней нам не будет спокойствия! Нужно убивать! Нет ей! Даёшь покой! И никто не будет заставлять тебя умирать! – вопила она.
— Что ты вообще несешь? Пошли на воздух и я придумаю, что делать! – я, кажется, поняла, что она – двинутая. Хотя, я не была врачом.
— Она глупая, глупая! И меня ненавидит! Глупая! Желает, что бы я умерла! – она засмеялась и тут же закашлялась. – Глупая!
— Стой! Замолчи! – я содрала со стены плакат. – Ты про нее?
— Да! Да! А ты за нее, гадина! Иди! Иди отсюдава! Почему ты мне указываешь? Ты не понимаешь! Давай! – закричала она, выдирая из рук плакат. – Катись!
— Покатилась, покатилась! – я выскочила за дверь. – Бревном покатилась!
— Я думала ты друг, а ты такая же как все! – прокричала она вслед.
Я поплелась на воздух. В таких темных и сырых помещениях недолго слететь с катушек.
Пели птицы. Светило солнце. Я возвращалась домой через сквер, где сегодня было необычайно людно.
— Что случилось? – спросила я у толпы молодых людей.
— Да дура какая-то с крыши кинулась! – пожали плечами они.
…Позже, когда я готовила материал для заметки об этом происшествии, узнала о записке, которую нашли при ней «И пусть моя смерть послужит уроком! Она хочет, что бы мы умерли! Мы умерли! Я доказала вам!». Событие не вызвало резонанса, хотя и было единичным. Людям не свойственно долго помнить о таком. Светило солнце. Это не было даже бунтом маленького человека. Это не было даже бунтом.
А впрочем, мне ее жаль.